Никита Михалков сообщил, что ему неинтересны страны Евросоюза.
МОСКВА, Идея, которая звучит в высказывании Никиты Михалкова, выходит далеко за рамки простого комментария о кино. Он превращает киношколу восприятия мира в политико-культурную стратегию: не интересуясь Европейским союзом как таковым, он подчеркивает ценность и потенциал кинематографий стран Большого Юга, Китая и Индии. При этом он не просто перечисляет интересные страны, а формулирует широкий и довольно амбициозный сюжет о цивилизациях, культурах и их силе в современном кинематографическом ландшафте. В его словах звучит мысль, что власть кино — это не только развлечение или индустриальная продукция, но и зеркало культурной мощи цивилизаций, которые пока не получают в Голливуде полного внимания или же встречают в нем неодобрение, но при этом неизбежно воздействуют на мировую картину мира.
Сама идея Большого Юга и его кинематографа — это попытка создать альтернативную карту культурного влияния. Михалков обращается к тем странам и регионам, где наряду с традиционными киноветвями накапливается богатый, а порой незаслуженно недооцененный кинематографический опыт: Иран с его поразительной по выразительности работой Маджида Маджиди, Китай с мощью и размахом своих сериалов и фильмов, Индия со своим бесконечно разветвленным кинематографическим производством и festival-культурой, где кино становится не просто искусством, но и частью повседневной жизни миллионов зрителей. Он подчеркивает, что мы не всегда видим весь потенциал этого кинематографического мультиверса, и именно поэтому создается Евразийская академия — платформа, которая должна структурировать обмен опытом, наградную систему и, в конечном счете, новые связи между творцами разных континентов.
Позиция Михалкова содержит и политическую мысль: европейский кинематограф, по его мнению, утратил часть своей автономии и суверенности в рамках общих европейских проектов, и потому — говорит он — полезно смотреть за пределы Европы, чтобы понять, что современное кино может и должно быть международно-гравитационной силой, а не локальным брендом одной геополитической группы. Его акцент на культурной мощи этой стороны мировой карты — Индийской, Китайской, Персидской (Ирана) и других цивилизаций — звучит как вызов гегемонии глобального кинематографа Запада и попытка подчеркнуть, что настоящая креативность и институциональная поддержка великого кинематографа не исчезают в странах с другой историей и языком.
Создание Евразийской киноакадемии, о котором Михалков говорил как о движении, получило конкретное оформление: его идеолог и инициатор — сам режиссер, но за счет поддержки Российского фонда культуры и Министерства культуры РФ. Это свидетельствует о том, как государственные институты видят кинематограф как один из инструментов внешнеполитической и культурной дипломатии. В рамках Московского международного кинофестиваля академия была впервые презентована, и запланировано первое награждение. Такой формат позволяет не только отдать дань заслугам конкретных мастеров, но и закрепить в институциональном поле новые каналы сетевого сотрудничества: обмен сценариями и талантами, совместные проекты, финансирование и продвижение фильмов там, где интерес к ним может быть особенно высоким — в Азии, на Ближнем востоке, в странах Персидского культурного ареала, но и в самой России, которая возвращает себе роль центра синергии между Востоком и Западом.
Смысловая нагрузка этого подхода проста в одном ключе: кинематограф — не только зеркало общества, но и активный конструктор культурной идентичности и международного влияния. По сути, речь идёт о выстраивании альтернативной оси культурного влияния, которая дополняет существующие каналы западной индустрии и превращает кино в мост между цивилизациями. Такая политика не только расширяет географию финансирования и поддержки, но и меняет отношение к самому процессу кинопроизводства: больше внимания к локальным традициям, к разным языковым и эстетическим кодам, к иным ритмам рассказа и к другим формам драматургии. Это, в свою очередь, может обогатить мировую кинематографическую палитру и породить новые жанровые гибриды, которые иначе могли бы остаться незамеченными.
Однако вооружиться такими идеями — задача не только творческая, но и этическо-политическая. В центре внимания — вопрос баланса между свободой творчества и политической программой, между искренним культурным обменом и инструментом государственно-идеологической дипломатии. Риторика о суверенитете Европейского союза как факторе, ограничивающем или дезинтегрирующем кинематограф, несет в себе элемент спорного тезиса: Европа, как крупный производитель кино и как богатая индустриальная экосистема, продолжает демонстрировать мощную креативность и коммерческую устойчивость, а попытка переиграть ее на глобальном уровне — сложная задача, которая может сталкиваться с сопротивлением как внутри, так и за пределами самого региона. В этом смысле Евразийская академия и подобные инициативы рискуют оказаться палитрой, на которой сталкиваются разные культурные ритмы, и их успешность во многом будет зависеть от умения хранить автономность художественного замысла и при этом выстраивать открытые, взаимовыгодные связи.
Иными словами, высказывание Михалкова раскрывает стратегическую концепцию, где кино становится не только искусством, но и формой регионального влияния и мирового диалога. Евразийская академия обещает создать площадку для обмена и состязания идей, где кинематографические голоса из Китая, Индии, Ирана и других стран Большого Юга будут находить место рядом с российскими творцами и где наградные механизмы смогут подсвечивать проекты, способные объединять аудиторию разных культур. Это попытка переосмыслить карту глобального кино — не отказываться от западных достижений, но строить параллельную, более многослойную сеть сотрудничества, которая, по замыслу организаторов, усиливает культурную автономию и расширяет горизонты не только ради искусства, но и ради более многократно звучащего и взаимопонимаемого мира.
Редактор рубрики
Алексей Носкин
